Телефонный звонок по обычному городскому телефону (все давно звонят по мобильнику, только мама — по городскому, из-за нее его и не выключаю).
— Катя, здравствуй, прости, что беспокою, даже не надеялся, что этот старый телефон еще действует, мне очень нужна твоя помощь.
— Простите, пожалуйста, а вы кто? И чем я могу вам помочь?
— Я Михаил Ведерников, мы вместе учились в университете. Мила Громова сказала мне, что ты теперь психолог, и посоветовала...
О, Мишка! Сокурсник, энтомолог, «ботаник» в самом чистом виде. Мы не дружили, но, пожалуй, приятельствовали и на первом курсе входили в одну компанию. Я даже обрадовалась, хотя понимала уже, что повод Мишкиного появления вряд ли окажется радостным.
— Будешь говорить по телефону или встретимся?
Встретились. Обрадовалась еще два раза. Первый раз — что вижу Мишку почти не изменившимся, таким, как помню: рассеянный взгляд из-под очков, привет из юности. Второй раз с мягкой насмешкой: у нашего «ботаника» оказались такие обычные проблемы!
Ребенок не хочет учиться! Сын от второго брака, 13 лет. Второй брак. Первый Мишкин брак я помню отчетливо: его жена тоже была наша однокурсница, не красавица, но чертовски обаятельная и харизматичная, приезжая. Мишка влюбился без памяти, таскался за ней как хвост. Красивейший ранний роман. Семья была против женитьбы, но Мишка настоял. Родился ребенок, а потом все как-то очень быстро кончилось, и они разбежались. Теперь припоминаю: мне говорили, что много лет спустя Мишка женился на своей аспирантке. Получается, что и это было тринадцать лет назад. Как же летит время!
— Кать, поверь, у нас в доме уже давно не жизнь, а какой-то непрекращающийся кошмар! Мне просто не хочется идти с работы домой. С головой у Витьки все в порядке — это даже не обсуждается. Но! Раньше он учился в математической школе, легко поступил и мог бы... Но он ни черта не делал, за уроки его приходилось сажать, угрожая ремнем! Ты представляешь, насколько это для нас «органично»?! Разумеется, в конце концов нас из школы попросили: ваш мальчик безусловно способный, но мы готовы учить только тех детей, которые сами этого хотят. Мы решили: ладно, может быть, эта программа ему все-таки тяжеловата. Перевели в обычную школу. Так там он совсем расслабился! Уроки не учит, конспекты не ведет, ему никогда ничего не задано, использует малейший повод, чтобы в школу не пойти совсем, врет напропалую…
— А что делает-то? Интересы какие-нибудь есть?
— Ни-че-го! Абсолютно ничего. Музыку бросил еще в прошлом году.
— А все же? Уроки он не учит — надо же ему как-то проводить время.
— Гоняет на велосипеде, играет с друзьями в футбол во дворе, смотрит телевизор, играет в компьютерную приставку, иногда читает — преимущественно детскую фантастику, довольно глупую.
Нормальные такие занятия для мальчишки тринадцати лет. Конечно, родителям хотелось бы, чтобы Витька с сачком бегал и насекомых эфиром морил, как сам Мишка в этом возрасте. Ан нет.
— Каждый день коррида с утра, чтобы ушел в школу, коррида вечером, чтобы хоть что-то из уроков сделал. Что он нам говорит, мне даже повторять стыдно. У жены волосы от нервов выпадают, ты можешь себе представить! Мой старший тоже присоединяется, пытается помочь…
— Твой старший сын живет с вами?
— Да. Он, кстати, в 24 года защитился, сейчас пишет докторскую — что-то такое по теплофизике, я в этом плохо понимаю, — говорит с гордой улыбкой.
— А первая жена где?
— О, она давно в Германии — вышла замуж, уехала туда. Костик тоже поехал с ней, проучился там два года, выучил язык, но вернулся, поступил в университет, и с тех пор с нами — у нас с ним полное взаимопонимание. Иногда он уезжает за границу поработать, но всегда возвращается — здесь ему больше нравится.
— То есть недоделанный докторант Костик тоже пытается вразумить Витьку?
— Да, но все бесполезно. Витька ему: отвали, братан-ботан! — и всё. Если бы ему было хотя бы 15, я бы тут же пинком отправил его в жизнь: пусть работает, почует, что это такое, — продолжал бушевать Мишка, которому мама на третьем курсе давала с собой на практику бутерброды, порезанные на четыре части (чтобы удобно было в рот класть). — Но ему только недавно тринадцать исполнилось, это просто физически невозможно! Но и так дальше жить тоже нельзя! С Витькой мы говорим только про школу и уроки. Более того, уже больше года любой мой разговор с женой неизменно скатывается на «что же нам делать с Витей?». Меня от этого мутит, недавно я подумал: а не снять ли мне где-нибудь квартиру? — и сам себе ужаснулся.
— Мишка, я, кажется, знаю, как это можно прекратить, — сказала я. Профессор из-под очков воззрился на меня с безумной надеждой. — Перестаньте его заставлять.
— Назавтра он просто не пойдет в школу.
— Да, разумеется. Причем ваше решение относительно него не будет очередным наездом. Сейчас мы с тобой все это обговорим.
Честно признаюсь: Мишка был далеко не первым, кому я в аналогичном случае предлагала такое решение. Обычно отчаявшиеся родители мысленно или в реале крутили пальцем у виска и, разочарованные, уходили из моего кабинета обратно в свою борьбу.
Но Мишка — особый случай.
— Сын мой, мы бесконечно устали, — сказал Витьке отец. — К тому же ведущаяся у нас в доме война не приносит никаких результатов, кроме всеобщего озлобления и изнеможения. Проиграли все, но ты можешь думать, что ты выиграл. По совету моей однокурсницы-психолога мы прекращаем военные действия. Если ты не станешь учиться, мы будем тебя еще пару лет кормить, как положено по закону, а потом — пойдешь работать в кафе, на автозаправку, ну или куда тебя там возьмут.
— Отец, ты что, прикалываешься? — спросил удивленный Витька. (Вообще-то у Мишки с чувством юмора не очень.)
— Нет, я говорю абсолютно серьезно. С матерью и Константином мы не без труда, но пришли к консенсусу.
Слова «консенсус» Витька явно не понял и на выразительно молчавших мать со старшим братом на следующий день глядел с подозрением. Но в школу не пошел.
Сидел, смотрел телевизор, читал, потом пошел гулять — не терпелось рассказать друзьям о поразительных изменениях в его жизни. Друзья, как и ожидалось, пришли в неописуемый восторг и буквально изошли на зависть. Только один приятель из прошлой школы сказал по телефону: «Кажется, Витек, ты попал».
Прошло несколько дней, наполненных событиями для всех, кроме Витьки. Матери позвонила возмущенная классная руководительница, которой, конечно же, все рассказали Витькины одноклассники, ссылалась чуть ли не статью конституции. Бывшая аспирантка холодно и отстраненно ответила: «Мы действуем в соответствии с рекомендациями психолога». — «А вам не кажется, что ваш психолог — идиот?!» — рявкнула учительница из дворовой школы, не привыкшая к церемониям. «Идиотка», — педантично уточнила университетский доцент.
Встревоженный Костик искал в интернете: «Где работают люди с незаконченным средним образованием»? Узнал много нового для себя, делился с отцом.
Через неделю Витькина ситуация перестала быть новой, в школе накопились новости, к которым Витька уже не имел отношения. Утром Витьку никто не будил, но он неожиданно стал сам просыпаться и слушать, как домашние собираются на службу. Выглядывал из своей комнаты в коридор, ему приветливо кивали: «Доброе утро, Витя!» — и он прятался обратно. Брал книгу, но слова не складывались в строчки. Включал приставку, но быстро откладывал пульт. Сходил в школу на два урока математики (любил ее в принципе, плюс в дворовой школе после математической легко блистал). Там старый математик сказал: удивительное дело по нашим временам, Виктор, но если уж так сложилось, ответственность на тебе, то надо принять решение: или ты учишься, или не учишься.
Еще через два дня вечером Витька пришел в кабинет к отцу и независимо сообщил: «Пап, все говорят, что вам на меня наплевать».
— Нет, что ты! — удивился Мишка. — Нам совсем не наплевать. Мы просто воевать устали.
— Но другие родители воюют, лишь бы ребенок образование получил! Мама бы и дальше воевала, если бы ты ей не запретил. И Костик. А тебе получается все равно, что я в официанты пойду.
— Да? — Мишка надолго задумался. — Ну тогда знаешь, что получается? Получается, что я на тебе компенсируюсь. Я же чистокровный «ботан», как ты выражаешься. Меня моя мама, твоя бабушка, вместе с сачком под колпак посадила и пестовала, а я и рад был, мне лишь бы насекомых ловить и по определителю определять. А потом я влюбился в Наташу, маму Костика, мы поженились, и выяснилось, что она меня пестовать и ухаживать за мной вовсе не собирается, а собирается сама жить и ждет от меня, чтобы я… чтобы я был полноценным, взрослым уже. А я испугался ответственности и сбежал обратно к маме. А когда мне достался Костик, он уже был таким же, как я, и поэтому у меня с ним никаких проблем не возникло. А ты другой. И вот теперь я от страха на тебя проецирую то, чего мне самому когда-то не хватило.
В этом месте Мишкиного рассказа я восхищенно захлопала в ладоши:
— Вот прямо так и сказал?! Старик, ты гений! Если тебе все-таки надоедят когда-нибудь твои четверокрылые, можешь попробовать себя в подростковой психологии!
— Так и сказал, — Мишка смущенно улыбнулся. — Но это же правда?
— Пап, ты со мной никогда так не разговаривал, — сказал Витька после долгой паузы и поиска слов.
— Ну да. Но я же, получается, на тебя за тебя и ответственность перекинул. И отношение получается другое.
Слова отца полностью совпали со словами школьного математика. Витька воспринял это как знак. И вернулся в школу. И под свою ответственность — «включил голову». И оценки стали блестящие. И теперь семья подумывает о возвращении в прежнюю школу.
А Мишка спросил меня:
— Я могу сделать что-нибудь еще?
— Да, — ответила я. — Напиши Наташе, что ты все понял.
— Я любил ее безумно. Но это было так давно… — в Мишкиных глазах чуть ли не слезы блеснули. — Я боюсь быть неуместным.
— Она тоже тебя любила. Безумная любовь в этом мире не исчезает бесследно. Ей это нужно, поверь.
Что такое болезнь? Одни считают, что это отклонение от нормы, другие в больном видят жертву обстоятельств и сочувствуют ему, третьи его обвиняют и даже бьют палками. А как расценивать патологию? Может быть, это полезное для вида приспособление? Или наоборот, человек это сосуд с болезнями, унаследованными от далеких предков, от которых пора избавляться? Каждый готов судить по-своему.
Мой сын «ботаник»!
Принято считать, что образованный человек это человек идеальный во всех отношениях. Если ребенок с ранних лет проводит все свое время за книгами, компьютером, музыкальными инструментами, если интерес к учебе превращает его, как говорят сверстники в «ботаника», это вызывает лишь восторг у родителей: «Мой сын (моя дочь) постоянно чему-то учится». Но ведь всепоглощающая страсть к учебе в определенном смысле крайность, и как любая крайность, доступна, может быть, немногим.
Некоторое время назад моя знакомая, все время посвятившая науке, услышала в свой адрес уничижительную реплику: «Таня! Вам нравится учиться. Вы, пожалуй, выродок!» В самом деле, в исключительной образованности есть что-то болезненно отделяющее человека от остальных людей. В последнее время внимание ученых привлек так называемый синдром Аспергера, или синдром ученых, описанный еще в 1944 году австрийским врачом Хансом Аспергером.
Люди с данным синдромом, имеют ярко выраженные способности к изучению иностран-ных языков, они легко запоминают факты, цитаты, даты, виртуозно жонглируют цифрами, но в то же время выказывают вопиющую неспособность к контактам с другими людьми. Они замкнуты, одиноки; внешне их жизнь кажется совершенно лишенной эмоций. В среднем почти каждый пятитысячный ребенок страдает синдромом Аспергера. Мальчиков он поражает в восемь раз чаще, чем девочек. Эти дети заметно выделяются с самого юного возраста. Они начинают связно говорить еще до трех лет, причем часто бывают до смешного рассудительны в своей болтовне. Однако знания, быстро усваиваемые ими, редко используются для общения с другими детьми: они слушают, смотрят, запоминают, но не любят с кем-либо говорить.
Трудиться или жить?
Долгое невнимание к синдрому Аспергера понятно. Дело в том, что пациентов, страдающих им, никак нельзя назвать неудачниками. У большинства достает ума и способностей найти удобную нишу в обществе, в которой они блестяще проявляют свои таланты и, что важно, умудряются избегать постоянного общения с другими людьми, что в свою очередь вовсе не является показателем трусости или покорности. Дело в том, что «ботаники» абсолютно равнодушны к социальным ценностям и социуму вообще. По-настоящему они интересуются только лишь крохотным мирком, пребывающим в пределах их мозга, мирком, куда как в бездну проваливаются обширные пласты знаний по астрономии, археологии, биологии, математике, филологии.
Интересно, что подобным людям легче уцелеть в пору «великих переломов». Спасает именно ироничное отношение к самому понятию «коллектив». Если люди энергичные, социально активные «страдают за идею» и гибнут, то герои нашего рассказа апатично принимают любую навязываемую им форму общежития. С таким же успехом их можно было попросить называть понедельник четвергом, а четверг понедельником. Трудиться эти люди умеют, а вот жить, скорее, нет.
По мнению ряда экспертов, синдромом Аспергера в той или иной мере страдали практически все те ученые и писатели, которых мы называем духовными учителями XX века. В памяти сразу же всплывает «узник библиотек» Борхес и Пруст, замкнувшийся от мира за стенами комнаты-крепости; Витгенштейн, произносивший перед своими студентами пространные философские монологи, не обращая ни малейшего внимания на аудиторию, и Джойс, заведомо, ожидавший от окружающих предательства... Список можно продолжать. Равнодушные к обычным житейским радостям, все они интересовались лишь своей работой, своим талантом и еще немного человечеством.
Врождённые ницшеанцы
С абсолютной естественностью они оказываются в стороне от людей, вне людей, сверх людей где угодно, только не со всеми вместе. Не удивительно, что о них часто говорят «не от мира сего».
Пациенты, страдающие синдромом Аспергера, воспринимают чужие лица как неживой объект. «Когда они смотрят в лицо другому человеку, то возбуждается совсем не тот участок мозга, что отвечает за восприятие человеческого лица у всех остальных людей, а соседний участок: обычно он распознает неживые объекты. Социальная апатия, характерная для этих людей, обусловлена манерой их мозга обрабатывать поступающую информацию». Жизнь других мало их затрагивает. Они подсознательно относятся к ним, как к камням, деревьям или хотя бы «многоуважаемым шкапам».
Лекарств против этой болезни нет. Медики могут подавлять таблетками лишь сопутствующие ей проявления: депрессию, шизофрению, повышенную агрессивность. Определенно помогает раннее, целенаправленное воспитание у ребенка навыков общения с другими людьми, умения понимать чужие настроения и вести эмоциональную жизнь.
Итак, каждый человек может быть образованным, но исключительная образованность доступна лишь людям в какой-то мере больным и готовым ради абстрактного знания презреть все банальные наслаждения, позволительные другим.
Папа зарабатывает деньги, мама ведет хозяйство, дочка - трудный подросток, сын - «ботаник». Казалось бы, обычная семья. Но обычная ли? Сколько сейчас подобных традиционных ячеек общества? «Вокруг света» выяснил, какой стала семья в современном мире и что ее ждет дальше
В текстах писателей, живших какие-то три поколения назад, можно увидеть шокирующие факты. Вот, например, Лев Толстой писал в «Воскресении»: «Незамужняя женщина… рожала каждый год, и, как это обыкновенно делается, ребенка крестили, и потом мать не кормила нежеланно появившегося, не нужного и мешавшего работе ребенка, и он скоро умирал от голода». В начале XX века Викентий Вересаев записал поговорку: «Дай, Господи, скотину с приплодцем, а деток с приморцем». Ну а пословица «Бог дал, бог и взял» дошла до нашего времени в неизменном виде, просто надо помнить, что изначально она про младенцев. Что это, черствость недавних предков? Нет, просто так были устроены семья и общество.
Семья доисторическая: царство женщин
В палеолите семьи как таковой еще не было, скорее стоит говорить о родaх, которые объединяли только кровных родственников: матерей, дочерей, не ставших еще взрослыми внуков и внучек. «Мужья» из союзных родов появлялись на время, использовались для зачатия потомства и в кровнородственную семью не входили. Неизвестно, в какой степени матриархат означал главенство женщин в решении военных и политических вопросов, но то, что роды группировались вокруг матерей, это несомненно. С наступлением неолита и возникновением общественного разделения труда (а также с появлением собственности - в первобытном обществе личной собственности не бывает) стали складываться чуть более устойчивые отношения отдельных пар, возник первый, очень слабый момент избирательности.
Семья патриархальная: право сильного
Традиционная семья в аграрном обществе (а еще несколько столетий назад на Земле не было обществ неаграрных) - прежде всего экономическая ячейка. В условиях натурального и даже полунатурального хозяйства, при отсутствии любых сложных организационных структур патриархальная семья выполняла роль основной экономической единицы и организатора производства. А от того, насколько хорошо она ее выполняла, зависела в прямом смысле слова жизнь и смерть ее членов. Главное - выжить. Поэтому любовь и прочие чувства не играли никакой роли. В 1936 году Клайв Стейплз Льюис (автор «Хроник Нарнии») утверждал в книге «Аллегория любви», что французские трубадуры в Средние века воспевали любовь, которая ничего общего с замужеством не имела, более того, брак с «прекрасной дамой» был по определению невозможен - идеализировался на самом деле адюльтер. Брак в аристократической, да и в любой другой среде, чувств не подразумевал, это был союз в интересах семей, о соединении двух любящих сердец речи не шло.
В такую патриархальную семью, кроме кровных родственников в нескольких поколениях, входили рабы, ученики, приживалы и т. п. Поскольку институт брака выполнял в первую очередь экономическую функцию, его заключение жестко контролировалось старшими родственниками. Последующая эффективность такой семьи основывалась на единоначалии мужа, жестком распределении ролей и устойчивости семьи (поэтому мотивы «не сошлись характерами», «разлюбил» не могли быть основанием для расторжения брака). Жизнедеятельность семьи была подчинена интересам сильного, а самые слабые - дети - в случаях нередкого голода умирали первыми. Тем же, кто не умер, отводилась утилитарная роль. Известный социолог Анатолий Вишневский писал, что «еще в конце XIX века родительская власть была очень велика. Все еще встречалось выражение «отец заложил сына» (то есть отдал в работу на определенный срок, а деньги взял вперед)». Он также отмечал: «Даже в 20-е годы ХХ века в крестьянском мировоззрении еще отсутствует пункт об ответственности родителей перед детьми, но зато ответственность детей перед родителями существует в преувеличенном виде».
Выглядит это описание традиционной семьи не слишком привлекательно на современный взгляд, но интересно узнать, что авторитетные ученые XIX века, специализировавшиеся на семейной социологии, Фредерик Ле Пле и Вильгельм Генрих Риль, были весьма обеспокоены трансформацией такого типа семьи: они считали это признаком «духовного кризиса», связанным с «пороками индустриализации, мобильности и урбанизации». Наверное, нынешние дискуссии об утрате семейных ценностей будут нашим потомкам казаться столь же забавными.
Семья нуклеарная: папа, мама и я
Это привычная нам семья, состоящая из мужа, жены и одного или нескольких детей (от лат. nucleus
- «ядро»). Она зарождается еще в рамках традиционной семьи. Но теперь дети не только не способствуют увеличению семейного дохода, а наоборот, требуют все увеличивающихся расходов на содержание и образование, поэтому детей не может быть много. Экономическая функция семьи практически исчезла, зато сохранилась сексуальная (монополия брака на законный секс) и функция воспитания детей (сильно возросшая). Правда, распределение ролей в нуклеарной семье по-прежнему было довольно строгим: бабушка и дедушка - «хранители ценностей», муж - «добытчик», жена - «на хозяйстве», дети - «объекты заботы». Но сейчас и такая семья стремительно меняется, эта архетипическая модель утрачивается.
Миллионы людей, выбираясь из-под обломков собственных браков, обвиняют себя. На самом деле виноваты не они, а быстрый распад всех социальных институтов, порожденных индустриализацией. Футуролог Элвин Тоффлер в книге «Третья волна» заметил по этому поводу, что есть несколько прекрасных способов, которые позволят нам удержать на плаву нуклеарную семью. Нужно в первую очередь заморозить все технологии на уровне конца XX века, чтобы сохранить общество, основанное на заводском массовом производстве. Компьютер же, уводящий нас от массового производства, куда опаснее для привычной семьи, чем все законы об абортах, движения за права геев и порнография мира, вместе взятые. Кроме того, очень желательно наложить запрет на все местные мелкие СМИ - нуклеарная семья лучше себя чувствует в мире единой информации и ценностей, чем в обществе, основанном на разнообразии. Нужно вернуть женщину на кухню, ведь у нуклеарной семьи нет ядра, если мать оставляет дом. Нужно сократить зарплаты молодым работникам (чтобы они не вылетали из-под крыла семьи), да и вообще сильно снизить уровень жизни, чтобы одиноким людям было сложнее продержаться самостоятельно. Возможно ли это сделать? Конечно - в отдельно взятых обществах. Но вряд ли надолго удастся остановить прогресс на всей Земле.
Всякая разная семья
Будем справедливыми: нуклеарная семья никуда окончательно не исчезнет, потому что пока она многих устраивает. Но даже сейчас такая семья, если присмотреться, не является единственной формой брака. Более 30 лет назад группа американских психиатров попыталась составить карту «разнообразия типов семьи» на примере бедного негритянского района Чикаго и установила «не менее 86 различных сочетаний взрослых», включая многочисленные типы семьи «мать и бабушка», «мать и тетка», «мать и отчим» и «мать и другие». Можно вспомнить и отечественные эксперименты столетней давности: «открытые комсомольские браки», коммуны свободной любви и пр.
Трудно сказать, какой тип семьи станет ведущим во второй половине XXI века, скорее всего, никакой. Но можно перечислить несколько основных принципов, в соответствии с которыми люди станут объединяться. Ведь исходные посылки нам известны: семья потеряла как экономическую функцию, так и монополию на секс. Главной движущей силой (из трех старых) осталась необходимость воспитания детей. И появилась одна новая - потребность в общении. В период патриархальной семьи о ней никто не думал, потому что надо было работать, чтобы не умереть. В эпоху нуклеарной семьи время для общения уже появилось, но саму потребность можно было успешно реализовывать на рабочем месте, предоставленном компанией. А как быть тем жителям постиндустриального общества, у которых рабочее место всегда с собой (и их будет становиться все больше)?
Вот основные варианты замешанных на чувствах экономических отношений , которые условно можно назвать браками будущего :
Многофункциональные семьи - замечательный вариант развития традиционной семьи на следующем витке спирали. Когда семья перестала быть сочетанием производственной группы, школы, полевого госпиталя и детского сада, а переориентировалась на любовь и отношения, став нуклеарной, она не только что-то приобрела, но и потеряла. Новая многофункциональная семья может вернуть себе часть функций на новом уровне: сохранив любовь, построить на этом экономическую единицу нового типа, боевое партнерство, куда можно мягко вовлечь и детей, ведь как раз дети нуклеарной семьи изолированы в школе и имеют самое отдаленное (в отличие от детей из патриархальной семьи) представление о том, чем занимаются на службе их родители.
Семьи с одним родителем . Их и сейчас немало, в некоторых странах их количество сравнимо с числом нуклеарных семей (в Великобритании, например, это четверть всех семей). Чем дальше, тем больше появится ячеек общества с мужчиной-родителем и одним-двумя детьми - технологии сыграют здесь очень важную роль. Уже существующие искусственное оплодотворение и зачатие, с одной стороны, и суррогатное вынашивание, с другой, сольются в технологию развития плода вообще вне женского организма, то есть в технологию внешней беременности. Люди, желающие продолжить свой род (как мужчины, так и женщины), смогут обойтись в этом деле без партнера. Несмотря на некоторые трудности, такая семья иногда лучше, чем нуклеарная, в которой нет согласия между родителями.
Групповые семьи - как полигамные, так и полиандрические.
Профессиональные семьи - дипломированные родители (не обязательно двое), живущие с некоторым количеством чужих детей по контракту и каким-то количеством своих (не обязательно совместных).
Гостевые браки - когда несколько «однородительских» семей (от двух и больше) объединяются на время в «метасемьи» для секса и общения.
Модульные семьи - когда белые воротнички, переезжая в другой город, одновременно меняют и семью (это тоже одна из разновидностей семей с одним родителем).
Коммуны - объединения молодых или пожилых людей, поддерживающих друг друга одновременно экономически, дружески и сексуально.
Наконец, синглеты
- люди, которым не нужна ни живая пара, ни живые дети. Развитая робототехника позволит им удовлетворять любые потребности, включая дружеские и сексуальные, никогда не выходя из дома. Или же, наоборот, такой синглет захочет сыграть в нуклеарную семью, женившись на роботе и заведя робота-ребенка.
Все эти виды браков могут бесконечно пересекаться и наслаиваться друг на друга. И все их можно подвести под общее определение «свободный брак». Но свободный брак вовсе не является калейдоскопическим браком. В нем заложена теоретически неограниченная возможность смены брачного партнера, но она не обязательна.
Вряд ли стоит беспокоиться за людей будущего. Скорее всего, они научатся принимать не менее, а то и более зрелые решения, чем наши современники. К тому же свободный брак имеет и эволюционное преимущество: прогресс ускорится, потому что семья освободится от тормозящего влияния «некачественных» мужчин. Женщины, будучи похожи друг на друга куда больше, чем мужчины, станут отбирать себе мужей, представленных в очень широком ассортименте - от гениев до уродов (). Но при свободном браке и дети (которые в будущем получат больше прав, чем сейчас) смогут с большей вероятностью подобрать себе качественных родителей.
Фото: Istock (x4), DPA / Legion-Media
