(Сценарий развлечения для детей старшего дошкольного возраста)
Цель: Ознакомление детей с народным праздником Пасха, через организацию разных видов деятельности: игровой, познавательной, музыкальной.
- Формировать интерес к театральной деятельности;
- Закрепить текст стихов, музыкальных игр, песни.
Предварительная работа: разучивание с детьми ролей сказки, музыкально-ритмического упражнения, музыкальных игр, стихов, авторской песни. Изготовление с детьми шапочек зайчиков, лисичек.
Оборудование: в центре зала стоит празднично накрытый стол: куличами, пирогами, конфетами. Стоит самовар, вокруг которого стоят чашки для чая. Вокруг стола стоят 5 стульев.
Ведущий: Вот и настал на земле праздник светлой Пасхи! В народе говорят, что на Пасху сам Господь Бог со своими святыми спускается по большой, красивой лесенке к нам на Землю и благословляет леса, поля, озера. А святые поют громко Пасхальные песни! Песня эта летит зернышками по всей земле и от этих зернышек в лесах появляются красивые, душистые цветы!
Вот и наша Машенька, пришла с Пасхальной службы домой.
(Звучит: Веснянка «Раным – рано», обр.А.Чернецова.)
(Машенька идет не спеша и несет в руках корзину с куличами, расписными яйцами.)
Машенька: Какой радостный праздник Пасхи! Как в храме красиво поют!
(Ставит куличи на стол, присаживается на стул, раздается звон колокольчика.)
Машенька:
(Входят трое зайчиков и весело прыгают вокруг Машеньки, в руках у них морковки.)
Зайчик: Это мы, Зайчики длинные ушки, быстрые ножки! Пришли Машенька тебя с праздник Пасхи поздравить! Прими наше угощение.
Машенька: Спасибо, зайчики! Присаживайся за праздничный стол.
Машенька: Кто это к нам пожаловал? Кто там?
(Звучит : сербская народная песня: «Люди ликуйте». Входят дети в народных костюмах и исполняют упражнение с вербами и цветами.)
Упражнение: «с вербами и цветами».
(По окончании музыкально-ритмического упражнения поворачиваются лицом к Машеньке и поздравляют.)
Стихи: (дети хором)
Пасху радостно встречаем
И поем: «Христос воскрес!»
Мы все дружно отвечаем:
«Он воистину воскрес!»
В.Кузьменков.
Машенька: Спасибо за поздравление! Давайте вместе Пасху праздновать!
(Раздается звон колокольчика.)
(Звучит: Веснянка «Раным – рано», обр.А.Чернецова.)
Машенька: Кто это к нам пожаловал? Кто там?
Лисички: Это мы лисички! Хитрые сестрички! Пушистые хвостики! Зоркие глазки! Пришли Машенька тебя с Пасхой поздравить! Послушай, наши поздравления:
Земля и солнце,
Поля и лес -
Все славят Бога:
Христос воскрес!
В улыбке синих
Живых небес
Всё та же радость:
Христос воскрес!
Л.Чарская.
Машенька: Спасибо, лисички! А давайте все будем играть! Все вставайте в хоровод.
- Игры: «Зайчик и лисичка» //Музыкальный руководитель. – 2011. - №3. – с.18.
- «Иди кот на порог» //Музыкальный руководитель. – 2010. - №3. – с.47.
Звонко капают капели
Возле нашего окна.
Птицы весело запели,
В гости Пасха к нам пришла!
К. Фофанов.
Вот так, наша Машенька с друзьями праздник Пасхи встречает! А сейчас давайте хором исполним пасхальную песню!
Песня: «Пасхальная радость», сл. и муз. Н.В.Горбачевой.
Пьеса для детей дошкольного и младшего школьного возраста
Действующие лица: дедушка, бабушка, внучка Настенька, лиса, волк, зайчик.
Часть1
В лесу встречаются лиса и волк
Эй, здорово, куманек,
Как дела твои, дружок!
Волк (махая безнадежно лапой)
Да, три дня уже не ем,
Отощал, кума, совсем!
Вижу, что тебе невмочь,
Но готова я помочь!
Сытым будешь ты, волчок,
Да еще оставишь впрок,
Коль пойдешь со мной на дело…
Я недавно подглядела,
Что в домишке за рекой
В погребе запас большой.
Есть там яйца, куличи,
Рыба, мясо, калачи, -
Приготовлено все к Пасхе.
Мы залезем без опаски:
Дед уехал за получкой,
Взял с собой собаку Жучку,
В доме – Настька, да старуха,
А она – туга на ухо!
Волк стоит, озадаченно чешет за ухом.
Ты с моим большим мешком
Схоронишься под окном,
Я же притворясь хромой,
На ночь попрошусь домой.
Как уснут все, понемножку
Я тебе через окошко
Все спокойно передам,
Да поделим пополам,
Когда будем далеко…
Справишься, волчок?
Ну, хитра же ты, лиса!
Да, а есть там (мечтательно)
колбаса?
Думаю, что тоже есть
Так и съел бы пудов шесть,
Иль, хотя бы, только пять…
Хватит, куманек, мечтать!
Раз решили – нужно смело
Приступать скорее к делу!
Неча время нам тянуть!
Как стемнеет – сразу в путь!
Ох, лисица, ох, плутовка,
Как придумала все ловко!
Уходят.
Часть 2
Настя с бабушкой (в темной одежде, платочках) возвратились (из храма) домой.
Внученька, а завтра тоже
В храм пойдешь, со мною, может?
Куличи нам надо взять –
Будем к Пасхе освящать.
Настя (радостно)
Да, давай пойдем вдвоем!
А яички мы возьмем?
Да, возьмем… (пауза)
Пора уж спать,
Быстро кушай – и в кровать!
Настя, бабушка, простите,
Что так поздно я. Пустите!
Бабушка открывает дверь, вбегает запыхавшийся зайчик
Ох, случилася беда,
Волк, лиса идут сюда!
Вас решили обмануть,
И запасы все стянуть!
Что-то я не вижу деда... (оглядывается)
Будет завтра он к обеду.
Звать медведя на подмогу?
Знаю я его берлогу!
Зайчик, на дворе – весна,
И берлога уж пуста!
Зайчик (принюхиваясь и дрожа от страха)
Вот, я слышу лисий дух!
У меня отличный нюх!
Ты беги, скорей, косой,
Справимся с твоей лисой!
Не боимся мы и волка,
Удирай быстрее, только!
И – спасибо, что сказал!
Зайчик (убегая)
Все, прощайте! Убежал!
Через несколько секунд – стук в дверь, из-за двери – лисий голос:
Может, пустит кто хромую,
Разнесчастную, больную
И уставшую лису?
Еле ноги я несу!
Внученька, ты дверь открой,
Я же – шприц возьму большой
И лису перехитрю,
Ей снотворное вколю.
Бабушка уходит за шприцом в другую комнату, а внучка открывает входную дверь. Лиса входит, хромает, охает, ахает, причитает, не забывая внимательно осматривать все вокруг.
Ох, устала я, бедняжка,
Жить хромой калеке тяжко!
Пожалел бы кто-нибудь…
(Насте) Пустишь на ночь отдохнуть?
Настя (приторно-ласково)
Да, лисичка, вот – кровать,
Можешь здесь спокойно спать.
У тебя нога болит?
Что с ногой?
Аппендицит!
Третий месяц уж хромаю, (начинает истерично, навзрыд реветь)
Делать что с ногой – не знаю!
Продолжает притворно рыдать, «вытирая слезы» платочком.
Вся измаялась – беда!
Ты не зря пришла сюда!
Бабушка моя – ветврач!
Так что ты, лиса, не плачь,
Делай, что она велит,
И пройдет (усмехаясь)
аппендицит!
Волк, ты где?
Да тут я, тут!
Ждем, когда они уснут!
В это время Настя заглядывает в комнату и слушает их разговор, лиса же, не замечая девочки, продолжает говорить с волком.
Как уснут все, чтоб ты знал –
Я подам тебе сигнал:
Постучу вот так три раза, (стучит три раза)
Отзывайся только сразу!
Понял, понял! Буду ждать!
Ну, а я пока – в кровать!
Лиса ложится в кровать, Настя скрывается за дверью. Входит бабушка в белом халате врача, с большим шприцом. Лиса сначала этот шприц не замечает, лежит, охает, притворяется больной.
Как дела твои, больной?
Очень плохо мне, ой-ой!
Что же у тебя болит?
Да, в ноге – аппендицит!
Так болит, что мочи нет,
Уж не мил мне белый свет! (рыдает)
Тише, лисонька, не плачь,
Помогу тебе, я – врач!
Сделаю тебе укол,
Чтоб аппендицит прошел,
Чтоб ты больше не страдала!
Лиса (замечает шприц, в страхе отодвигается)
Ой, уже полегче стало!
Бабушка (строго)
Ненадолго облегченье,
Нужно все равно леченье!
Делает лисе укол, лиса кричит от страха, потом затихает, начинает храпеть. В комнату заглядывает Настя.
Как лиса?
Храпит плутовка,
Что ж, теперь займемся волком.
Настя (показывает бутыль с квасом)
Волку – квас! Лишь отхлебнет –
Сразу до утра уснет!
Стучит три раза по подоконнику, спрашивает, подражая голосу лисы:
Волк, ты где?
Волк (не высовываясь из окна)
Я здесь, лиса,
Жду сигнала два часа!
Спать хочу я – просто жуть!
Квасу, может, дать хлебнуть?
Квас давай, а где еда?
Зря мы, что ли, шли сюда?
Настя передает волку бутылку с квасом, волк (или показываясь в окне, или «за кадром») громко пьет (булькает или чмокает), потом зевает и засыпает, начинает громко храпеть.
Волк уснул, что делать будем?
Дед приедет – все обсудим.
Их же – свяжем до утра,
Спать ведь нам давно пора!
Часть 3
Утро. Волк с лисой связанные сидят на полу в комнате.
Лиса (рассуждает)
Получилось неудачно.
Потому, что – однозначно
Подготовились мы плохо…
Волк (сердито)
Виновата ты, дуреха!
Все продумать нужно было!
Лиса (возмущенно)
Я силком тебя тащила?
Сам же взялся помогать,
А теперь – меня ругать!
Вот скажи – зачем пил квас?
Это и сгубило нас!
В комнату заглядывает дедушка, звери его не замечают.
Так я слышал звук сигнала,
Думал я, что ты стучала.
Волк, ты что – тугой на ухо?
Это ведь была Настюха!
Старик, так и не замеченный спорщиками, скрывается за дверью.
На себя я тоже зол!
Эх, зачем с тобой пошел?
Хоть худой был, да свободный,
А сейчас – и так голодный,
Да в плену у лесника,
Ох, намнет он мне бока!
И мне тоже попадет!
Невезучий мы народ!
В комнату входят бабушка с внучкой, они в платочках, в руках – корзиночки с куличами и крашеными яйцами. За ними входит лесник (дедушка).
Мы сегодня в церкви были
И яички освятили,
И, конечно, куличи,
Бабушка пекла в печи!
Бабушка (показывая на волка с лисой)
Вот – ночные наши гости,
Все грызутся тут от злости.
Дедушка (шутливо)
Какова же цель визита?
От меня она сокрыта…
Думали стащить у нас
Продовольственный запас.
Лиса (плачет, пытаясь разжалобить, сама жадно смотрит на корзину с куличами)
Нету в том большой вины,
Мы ведь очень голодны!
Ах, как пахнут куличи!..
Волк (раздраженно)
Слушай, лиска, помолчи!
Знаешь, ведь, что виноваты,
Лучше не перебивай ты!
Но зачем же воровать?
Мы и так могли бы дать!
Если б вы нас попросили,
Мы, конечно б, угостили!
Что мы делать будем с ними?
Дедушка (строго)
Их – в расход, и шкуры снимем!
Прок с них, вижу, невелик –
Лишь тулуп, да воротник!
Лиса и волк (жалобно)
Дедушка, простите нас!
Это мы – в последний раз!
Больше воровать не будем,
Станем мы полезны людям!
Я могу вас охранять!
Я – по дому помогать!
Хватит эти вопли слушать,
Не пора ли нам покушать?
Заодно, давай обсудим,
Что же с ними делать будем.
Настя (кивает на волка с лисой)
Бабушка, а этих, может,
Покормить нам стоит, тоже?
Завтракать пойдем втроем,
Им же принесем потом.
Уходят, но через несколько секунд Настя приоткрывает дверь и слушает, о чем говорят волк и лиса
Может, поедят, сейчас,
Да и пожалеют нас?
Если только жив я буду,
Доброты их не забуду!
Я им тоже отплачу,
Злой быть больше не хочу!
Настя исчезает за дверью.
Часть 4
На сцене – довольные лиса и волк сидят за столом, пьют чай. На столе – самовар, чайник, постные угощения (хлеб, мед, варенье, баранки и т.п.)
Я наелся – красота!
Да и я давно сыта!
Входят дедушка, бабушка, Настя.
Мы решили вас простить,
В лес обратно отпустить,
Если вы дадите слово
За разбой не браться снова,
Слабым помогать в беде,
Не обманывать нигде!
Лиса и волк (выйдя из-за стола)
Мы даем такое слово,
Ничего не делать злого!
Мы с лисой исправимся,
Перевоспитаемся!
Лиса и волк кланяются.
Наш поклон вам – за прощенье!
И за Ваше угощенье!
Доброты мы не забудем,
Пользу приносить мы будем!
Загостились мы, прощайте!
Лихом нас не поминайте!
Заходите, коли надо,
Мы гостям хорошим рады!
Волк с лисой еще раз кланяются и убегают.
Хорошо, что их простили!
Звери это оценили:
Стали волк с лисой добрее,
И у нас в душе – светлее!
Получилось все, как в сказке!
Ну, а мы – дождались Пасхи!
Настя (радостно)
Ночью – на ночную службу!
Приготовиться всем нужно!
Настя (обращаясь к залу)
Будет радость и веселье
В День Христова Воскресенья!
Все вместе (обращаясь к залу)
Всей земле благую весть
Принесем: ХРИСТОС ВОСКРЕС!
Увлекательный и интересный рассказ для детей о сотворении мира птиц, о божественных чудесах в великий день Пасхи. Рассказы о Пасхе для школьников.
Сельма Лагерлёф
(1858-1940)
КРАСНОШЕЙКА
Случилось это в первые дни творения, когда Бог создавал небо и землю, растения и животных и всем им давал имена.
Если бы мы больше знали о том времени, то лучше бы понимали Божий промысел и многое из того, чего теперь не можем понять…
Итак, однажды Господь Бог сидел в раю и раскрашивал птиц. Когда подошла очередь щегленка, краски закончились, и мог он остаться совсем бесцветной птичкой. Но кисти еще не высохли. Тогда Господь взял все свои кисти и вытер их о перья щегленка. Вот почему щеглёнок такой пестрый!
Тогда же и осел получил свои длинные уши - за то, что никак не мог запомнить своего имени. Он забывал его, как только делал несколько шагов по райским лугам, и три раза возвращался и переспрашивал, как его зовут. Наконец Господь Бог, потеряв терпенье, взял его за уши и несколько раз повторил:
Осел твое имя. Запомни: осел, осел!
И, говоря это, Бог слегка тянул и тянул осла за уши, чтобы тот лучше расслышал и запомнил свое имя.
В тот же день была наказана и пчела. Как только Бог создал пчелу, она сразу полетела собирать нектар. Животные и первые люди, услышав сладкий запах меда, решили его попробовать. Но пчела ни с кем не хотела делиться и стала отгонять всех от своего улья, пуская в ход ядовитое жало. Господь Бог увидел это, позвал к себе пчелу и сказал ей так:
Ты получила от меня редкий дар: собирать мед - самую сладкую вещь на свете. Но я не давал тебе права быть такой жадной и злой к своим ближним. Запомни же! Отныне, как только ты ужалишь кого-нибудь, кто захочет отведать твоего меда, ты умрешь!
Много чудес произошло в тот день по воле великого и милосердного Господа Бога. А перед самым закатом Господь создал маленькую серую птичку.
Помни, что твое имя красношейка! - сказал Господь птичке, сажая ее на ладонь и отпуская.
Птичка полетала кругом, полюбовалась прекрасной землей, на которой ей суждено было жить, и ей захотелось взглянуть и на себя. Тогда она увидела, что вся она серенькая и что шейка у нее тоже серая. Красношейка вертелась во все стороны и все смотрела на свое отражение в воде, но не могла найти у себя ни одного красного перышка.
Птичка полетела обратно к Господу.
Господь сидел, милостивый и кроткий. Из рук его вылетали бабочки и порхали вокруг его головы. Голуби ворковали у него на плечах, а у ног его распускались розы, лилии и маргаритки.
У маленькой птички сильно билось от страха сердечко, но, описывая в воздухе легкие круги, она все-таки подлетала все ближе и ближе к Господу и наконец опустилась на его руку.
Тогда Господь спросил, зачем она вернулась.
Я только хотела спросить у тебя об одной вещи, - отвечала птичка.
Что же ты хочешь знать? - сказал Господь.
Почему я должна называться красношейкой, когда я вся серая от клюва и до кончика хвоста? Почему мое имя красношейка, когда у меня нет ни одного красного перышка?
Птичка умоляюще взглянула на Господа своими черными глазками и затем повернула головку. Она увидела вокруг себя огненных, с золотистым отблеском фазанов, попугаев с пышными красными ожерельями, петухов с красными гребешками, не говоря уже о пестрых бабочках, золотых рыбках и алых розах. И она подумала, что ей хватило бы одной красной капельки на шейку, чтоб она сделалась красивой птичкой и по праву носила свое имя.
Почему я называюсь красношейкой, если я вся серая? - снова спросила она, ожидая, что Господь ей скажет: «Ах, дорогая! Я забыл окрасить перышки на твоей шейке в красный цвет. Подожди минутку, сейчас я все исправлю».
Но Господь только тихо улыбнулся и сказал:
Я назвал тебя красношейкой, и ты всегда будешь носить это имя. Но ты сама должна заслужить красные перышки на своей шейке.
И Господь поднял руку и снова пустил птичку летать по белому свету.
Красношейка полетела по раю, глубоко задумавшись. Что может сделать такая маленькая птичка, как она, чтобы добыть себе красные перышки?
И придумала только одно: свить себе гнездо в кусте шиповника. Она поселилась среди шипов, в самой середине куста. Она, казалось, надеялась, что когда-нибудь лепесток цветка пристанет к ее горлышку и передаст ему свой цвет.
Бесконечное множество лет протекло с того дня, который был самым счастливым днем вселенной.
Давно животные и люди покинули рай и разошлись по всей земле. Люди научились возделывать землю и плавать по морям, построили величественные храмы и такие огромные города, как Фивы, Рим, Иерусалим.
И вот наступил день, которому тоже суждено было на вечные времена оставить о себе память в истории человечества. Утром этого дня красношейка сидела на невысоком холмике за стенами Иерусалима в своем гнездышке, спрятанном в самой середине куста диких роз.
Она рассказывала своим детям о чудесном дне творения и о том, как Господь давал всем имена. Эту историю рассказывала своим птенцам каждая красношейка, начиная с самой первой, которая слышала слово Божие и вылетела из его руки.
И вот видите, - печально закончила красношейка, - сколько прошло лет с того дня, сколько распустилось роз, сколько птенчиков вылетело из гнезда, а красношейка так и осталась маленькой, серенькой птичкой. Все еще не удалось ей заслужить себе красные перышки.
Малютки широко раскрыли свои клювы и спросили: неужели их предки не старались совершить какой-нибудь подвиг, чтобы добыть эти бесценные красные перышки?
Мы все делали, что могли, - сказала мать, - и все терпели неудачу. Самая первая красношейка, встретив другую птичку, свою пару, полюбила так сильно, что ощутила огонь в груди. «Ах, - подумала она, - теперь я понимаю: Господу угодно, чтобы мы любили друг друга горячо-горячо, и тогда пламя любви, живущей в нашем сердце, окрасит наши перья в красный цвет». Но она осталась без красных перышек, как и все другие после нее, как останетесь без них и вы.
Птенчики грустно защебетали, они начали уже горевать, что красным перышкам не суждено украсить их шейки и пушистые грудки.
Мы надеялись и на то, что наше пение окрасит красным наши перышки, - продолжала мать-красношейка. - Уже самая первая красношейка пела так чудесно, что грудь у нее трепетала от вдохновения и восторга, и в ней опять родилась надежда. «Ах, - думала она, - огонь и пылкость моей души - вот что окрасит в красный цвет мою грудь и шейку». Но она снова ошиблась, как и все другие после нее, как суждено ошибаться и вам.
Снова послышался печальный писк огорченных птенцов.
Мы надеялись также на наше мужество и храбрость, - продолжала птичка. - Уже самая первая красношейка храбро сражалась с другими птицами, и грудь ее пламенела воинской отвагой. «Ах, - думала она, - мои перышки окрасят в красный цвет жар битвы и жажда победы, пламенеющая в моем сердце». Но ее опять постигло разочарование, как и всех других после нее, как будете разочарованы и вы.
Птенчики отважно пищали, что они тоже попытаются заслужить красные перышки, но мать с грустью отвечала им, что это невозможно. На что им надеяться, если все их замечательные предки не достигли цели? Что они могут, когда…
Птичка остановилась на полуслове, потому что из ворот Иерусалима вышла многолюдная процессия, направлявшаяся к холму, где в гуще шиповника пряталось гнездышко красношейки.
Тут были всадники на гордых конях, воины с длинными копьями, палачи с гвоздями и молотками; тут важно шествовали священники и судьи, шли горько плачущие женщины и множество отвратительно завывавших уличных бродяг.
Маленькая серая птичка сидела, дрожа всем телом, на краю своего гнезда. Она боялась, что толпа растопчет куст шиповника и уничтожит ее птенчиков.
Берегитесь, - говорила она беззащитным малюткам. - Прижмитесь друг к другу и молчите! Вот прямо на нас идет лошадь! Вот приближается воин в подбитых железом сандалиях! Вот вся эта дикая толпа несется на нас!
И вдруг птичка умолкла и притихла. Она словно забыла об опасности, которая угрожала ей и ее птенцам.
Внезапно она слетела к ним в гнездо и прикрыла птенцов своими крыльями.
Нет, это слишком ужасно, - сказала она. - Я не хочу, чтобы вы это видели. Они будут распинать трех разбойников.
И она шире распахнула крылья, загораживая своих птенцов. Но до них все же доносились гулкие удары молотков, жалобные вопли казнимых и дикие крики толпы.
Красношейка следила за всем происходившим, и глазки ее расширялись от ужаса. Она не могла оторвать взгляда от трех несчастных.
До чего жестоки люди! - сказала птичка своим детям. - Мало того, что они пригвоздили этих страдальцев к кресту. Одному из них они надели на голову венец из колючего терновника. Я вижу, что терновые иглы изранили ему лоб и по лицу его течет кровь. А между тем этот человек так прекрасен, взор его так кроток, что его нельзя не любить. Точно стрела пронзает мне сердце, когда я смотрю на его мучения.
И жалость к распятому все сильнее заполняла сердце красношейки. «Была бы я орлом, - думала она, - я вырвала бы гвозди из рук этого страдальца и своими крепкими когтями отогнала бы прочь его мучителей».
Красношейка видела кровь на лице распятого и не могла больше усидеть в своем гнезде.
«Хотя я и мала, и силы мои ничтожны, я должна что-нибудь сделать для этого несчастного», - подумала красношейка. И она выпорхнула из гнезда и взлетела вверх, описывая в воздухе широкие круги над головой распятого.
Она кружилась некоторое время над ним, не решаясь подлететь ближе, - ведь она была робкая маленькая птичка, никогда не приближавшаяся к человеку. Но мало-помалу она набралась храбрости, подлетела прямо к страдальцу и вырвала клювом один из шипов, вонзившихся в его чело.
В это мгновение на ее шейку упала капля крови распятого. Она быстро растеклась и окрасила собой все нежные перышки на шейке и грудке птички.
Распятый открыл глаза и шепнул красношейке: «В награду за твое милосердие ты получила то, о чем мечтал весь твой род с самого дня творения мира».
Как только птичка вернулась в свое гнездо, птенчики закричали:
Мама! У тебя шейка красная и перышки на твоей груди краснее розы!
Это только капля крови с чела бедного страдальца, - сказала птичка. - Она исчезнет, как только я выкупаюсь в ручье.
Но сколько ни купалась птичка, красный цвет не исчезал с ее шейки, а когда ее птенчики выросли, красный, как кровь, цвет засверкал и на их перышках, как сверкает он и поныне на горлышке и грудке всякой красношейки.
Александр Куприн. Инна (Рассказ бездомного человека).
Пасхальный рассказ для детей постарше. Подлость человеческая может разлучить на несколько лет, но прощение старых обид делает дружбе еще крепче.
Ах, этот Киев! Чудесный город, весь похожий на сдобную, славную попадью с маслеными глазами и красным ртом. Как мне забыть эти часы, когда, возбужденный теплым тополевым запахом весенней ночи, я ходил из церкви в церковь, не минуя единоверцев, греков и старообрядцев. Ах, красота женских лиц, освещаемых снизу живым огнем, этот блеск белых зубов, и прелесть улыбающихся нежных губ, и яркие острые блики в глазах, и тонкие пальчики, делающие восковые катышки.
Точно со стороны, точно мальчишка, выключенный из игры, я видел, что всем беспричинно хотелось смеяться и приплясывать. И мотивы ирмосов были все такие древне-веселые: трам, трам, тра-ля-лям. И все смеялись: смеялись новой весне, воскресенью, цветам, радостям тела и духа. Один я походил на изгнанника, который смотрит сквозь заборную щелку, таясь от всех, на чужое веселое празднество.
Ее звали Инна. Это потом, по расследованию отцов церкви, оказалось, что имена Инна, Пинна, Римма и Алла - вовсе не женские, а, наоборот, очень мужские имена. Тогда же она была для меня единственная, несравненная, обожаемая Инна. Три года назад мне казалось, что она питает ко мне взаимность. Но совсем неожиданно для меня мне было отказано от их дома. Отказано очень вежливо, без недоразумений и ссоры. Сделала это с грустным видом маменька, толстая дама, большая курительница и специалистка в преферансе. Я сам понял это так, что по моей молодости, скудному жалованью и отсутствию перспектив в будущем я никак уж не гожусь в женихи девушке, очень красивой, хорошо воспитанной и с порядочными средствами. Я покорился. Что же мне было делать? Не лезть же с объяснениями или насильственно втираться в дом, где оказался лишним? Но образ Инны застрял в моем сердце и не хотел уходить оттуда. Дешевых амуров я никогда не терпел. Должен признаться, что в первое время я все норовил попадать в те места, где она чаще всего бывала, чтобы хоть на секундочку увидать ее. Но однажды, когда на пристани знаменитого Прокопа она, окруженная веселой молодежью, садилась в лодку и мельком заметила меня, - я заметил, как недовольно, почти враждебно сдвинулись ее прелестные, союзные, разлетистые брови, с пушком на переносице. Тогда мне стыдно стало, что я ее преследую, вопреки ее желанию, и я перестал.
Однако каждый раз на великую заутреню я в память наших прошлых Пасх приходил в ее любимую церковь - Десятинную, самую древнюю в Киеве, откопанную из старых развалин, и ждал на паперти ее выхода после обедни. Казалось мне, что здесь, среди нищих, я вне укора и презрения. Я ведь был тогда очень верующим и всегда умилялся над одним из пасхальных песнопений:
Воскресения день.
И просветимся торжеством,
И друг друга обымем..
Рцем, братие,
И ненавидящим нас
Простим…Да! Еще издалека-издалека я видел, как она замечала меня сквозь толпу, но проходила она всегда мимо меня с опущенными ресницами. Что же? Не выпрашивать же мне было у нее пасхальный поцелуйчик? Хотя мнилось мне порою, что какая-то складка жалости трогала ее розовые уста.
Так и в эту святую ночь, выждав время, стал я на Десятинной паперти, подождал и дождался.
Встретились мы с ней глазами… Испугался я вдруг и как-то сам себе стал противен со своей назойливостью. Повернулся и пошел, куда глаза глядят.
Взобрался я, помню, по длинной плитяной лестнице с широкими низкими ступенями на самый верх Владимирской горки, господствующей над всем городом, и уселся совсем близко около высокого и очень крутого обрыва, на скамье. У моих ног расстилался город. По двойным цепям газовых фонарей я видел, как улицы поднимались по соседним холмам и как вились вокруг них. Сияющие колокольни церквей казались необыкновенно легкими и точно воздушными. В самом низу, прямо подо мною, сине белела еще не тронувшаяся река с черневшимися на ней зловещими проталинами. Около реки, там, где летом приставали барки, уличные огни сбились в громадную запутанную кучу: точно большая процессия с заниженными фонарями внезапно остановилась на одном месте. Светила чуть ущербленная луна. В трепетном воздухе, в резких, глубоких тенях от домов и деревьев, в дрожащих переливах колокольного звона чувствовалась весенняя нежность.
Вдруг я услышал торопливые и легкие шаги. Обернулся - вижу, идет стройная женщина. «Ну, - думаю, - должно быть, любовное свидание, надо уходить», - и поднялся со скамейки.
И вдруг слышу голос, от которого сердце мое сначала облилось кипятком, а потом запрыгало. Инна!
- Постойте! Куда вы? - говорит она и немного задыхается. - Как вы скоро шагаете, я за вами бегу от самой Десятинной церкви. Но, во-первых, Христос воскресе.
Я едва успел снять шляпу. Она трижды истово поцеловала меня, потом поцеловала еще в лоб и погладила руками мою щеку.
- Сядем, - сказала она. - У меня времени совсем чуть-чуть. И так боюсь, что дома уже беспокоятся. А я хочу вам очень много сказать. Судите меня, но и простите.
И вот передо мною предстала ужасная, подлейшая история, которая когда-либо происходила на свете.
В ту самую пору, когда я еще был вхож в Иннин дом, где меня как будто бы охотно терпели, существовал у меня дружок, самый закадычный, - Федя. Мы даже долго жили в одной комнате. Радость, горе, кусок хлеба, бутылка пива - все пополам. Никаких секретов друг от друга. Ведь молодость тем и приятна, что в ней так отзывчива, бескорыстна и внимательна дружба, а кроме того, друг - он же и наперсник, и охотный слушатель всех твоих секретов и замыслов. Словом, с этим Федей я делился всеми милыми, сладкими тайнами, которые были связаны с Инной. Знал он все наши встречи, разговоры, очаровательные, многозначительные лишь для меня одного словечки, случайные долгие взоры и рукопожатия. Не скрывал я от него и нашей переписки: совершенно детские невинные записочки о дне пикника в Борщаговке или Китаеве, благодарность за цветы и ноты, приглашение в театр или в цирк. Все в этом роде.
И вдруг Федя съезжает внезапно из наших меблирашек, а потом и вовсе исчезает с моих глаз… Я тогда совсем не обратил внимания на то, что вместе с его исчезновением пропали и Иннины записочки. Я думал тогда, что наша общая номерная прислуга, бабка Анфиса, глухая и полуслепая женщина, к тому же и весьма глупая, взяла и выкинула их как ненужные клочки в мусор; я даже и в мусоре рылся, но напрасно.
И вот вдруг Инна получает письмо, не написанное, а составленное из вырезанных из газеты печатных букв. Подпись же внизу, чернилами, безукоризненно похожа на мою. Федя, надо вам сказать, очень часто, от нечего делать, шутя, подделывал мое факсимиле.
Текст письма был самый омерзительный. Смесь низкого писарского остроумия, грязных намеков и нецензурных слов. Все это в духе отвратительного издевательства над Инной, над нашими чувствами и над всей ее семьей. Но подпись, подпись была совершенно моя. А кроме того, все письмо насквозь было основано на тех фактах и словечках, которые при всей их детской чистоте и невинности были известны лишь Инне и мне, вплоть до чисел и дней.
Зачем он это сделал - понять не могу. Просто из дикого желания сделать человеку беспричинную пакость.
В ту-то пору мне и показали на дверь. Кого я мог тогда винить?
Федя же оказался совсем негодяем, давним преступником, специалистом по шантажам и подлогам. Он успел попасть в руки правосудия, сначала в Одессе, а потом, недавно, в Киеве. Все его бумаги перешли к судебному следователю. Среди них сохранились не только Иннины записочки, но и Федькины дневники. Это странно, но давно известно: профессиональные преступники весьма часто ведут свои дневники-мемуары, которые потом их же уличают. Это своего рода болезнь, вроде мании величия.
Следователь, друг семьи, изъял из следствия все, что касалось Инны, ибо в остальном материале нашлось достаточно данных, чтобы закатать Федьку на три года в тюрьму. Однако из его дневников можно было с ясностью установить его авторство в псевдонимом письме, подписанном моим именем.
Обо всем этом рассказала мне Инна. Я слушал ее, сгорбившись на скамейке, а она участливо вытирала мне платком слезы, катившиеся по моему лицу, я же целовал ее руки.
- А вот теперь, - продолжала она, - я невеста Ивана Кирилловича, этого самого следователя. Я не скрою, я любила вас немного, но три года, целых три года обиды, огорчения и недоверия, испепелили во мне все, что было у меня к вам хорошего и доброго. Но никогда, слышите ли, никогда я в жизни не забуду того, как вы были мне верны, несмотря на не заслуженное вами страдание. Дорогой мой, обнимите меня крепко, как брат. И давайте на всю жизнь останемся братом и сестрой.
Мы поцеловались еще раз.
- Не трудитесь провожать меня, - сказала она. - И помните: во всяком горе, нужде, несчастье, болезни - мы самые близкие родные.
Она ушла. Я долго еще сидел на Владимирской горке. Душа моя была ясна и спокойна. Всемогущая судьба прошла надо мною.
Мария Львова. Рубашка.
В одной семье была традиция шить одежду бедным к Пасхе. И вот, в канун праздника бабушка рассказывает об удивительном случае…
Весна. Снег почти стаял. Земля чернеет и какой-то особенный свежий сырой запах говорит о весне. Мы все собрались у бабушки и усердно работаем: шьем рубашки бедным. Мама с няней кроят, бабушка сметывает рубашки, Наташенька быстро стачивает их на машинке, тетя Маша подрубает на руках, Вера обметывает петли и пришивает пуговицы. Даже крошки Коля и Машенька обрезают нитки и вдевают их в иголки.
«А ты расскажи нам, бабушка, - просит старший внук Николай, - почему у нас перед Пасхой шьют всегда мужские рубашки?”
«По завещанию моей бабушки, дружок мой… Это было давно - еще до революции. Моя бабушка, Надежда Сергеевна, проводила Великий Пост в строгом воздержании, молитве и в работе на бедных. Шила она и сама и все домашние женщины и девушки одежды бедным: платья, сарафаны, рубашки. Все это складывалось и раздавалось на Страстной неделе бедным, чтобы они имели возможность сходить к заутрене в новом чистом одеянии. Рубашки тогда шились не из ситца, как мы делаем теперь, а из белого домотканого холста, и сшивалось этих рубашек великое множество.
Однажды за год или за два до ее кончины, Надежда Сергеевна на Страстной неделе раздала все сшитые вещи бедным, и у нее осталась одна рубашка. С этой рубашкой происходило что-то странное: она несколько раз возвращалась к бабушке обратно. Один нищий уехал из города, другой умер, третий разбогател и больше не нуждался в милостыни.
«Как странно, - сказала бабушка своей горничной Устеньке. - Видимо, эту рубашку Бог кому-то предназначил. Оставим ее у себя, и ты отдашь ее первому, кто придет просить Христа ради”.
Прошло еще два дня, наступила Великая Суббота. Надежда Сергеевна сидела у своего окна, а Устенька уже заправляла лампады к празднику. Вдруг к окошку подошел высокий благообразный старик, одетый в наглухо застегнутый зипун. Он просил помочь ему Христа ради к Светлому Дню.
Бабушка послала Устеньку подать ему хлеба, денег, крашеных яичек. «Да еще не забудь рубашку, предназначенную ему, отдать”, - крикнула бабушка уходящей Устеньке.
Та все передала старику, а когда вынула рубашку с просьбой надеть ее в церковь к Светлой Заутрене, старик внезапно поднял руки к небу и залился слезами. «Господи, благодарю Тебя за великую милость ко мне грешному! - воскликнул он, - а тебя добрая, милая благодетельница, да благословит Господь за то, что после стольких лет к Светлому Дню ты прикрыла меня”.
С этими словами он распахнул свой зипун, а не груди его ничего не было. «Вот уже 16 лет я хожу неприкрыто, а дал я обет такой перед Господом: ничего не просить для себя. Что подадут, за то и спасибо. Ты первая, ангельская душа, покрыла мою наготу! И в какой великий Святой День, в канун Светлого Праздника”.
И он снова заплакал радостными слезами, плакала с ним и бабушка у своего окошка; поняла она, что Господь благословил и принял ее труд и работу.
Вот когда она умирала, она и завещала своей дочери и мне, своей внучке, всегда Великим Постом шить бедным рубашки и тоже заповедовать своим детям и внукам. Мы и стараемся по мере сил исполнить бабушкино завещание, и я надеюсь, мои дружочки, что и вы его не забудете”, - кончила бабушка свой рассказ.
1940 г.
Антон Чехов - На Страстной Неделе
Иди, уже звонят. Да смотри, не шали в церкви, а то Бог накажет.
Мать сует мне на расходы несколько медных монет и тотчас же, забыв про меня, бежит с остывшим утюгом в кухню. Я отлично знаю, что после исповеди мне не дадут ни есть, ни пить, а потому, прежде чем выйти из дому, насильно съедаю краюху белого хлеба, выпиваю два стакана воды. На улице совсем весна. Мостовые покрыты бурым месивом, на котором уже начинают обозначаться будущие тропинки; крыши и тротуары сухи; под заборами сквозь гнилую прошлогоднюю траву пробивается нежная, молодая зелень. В канавах, весело журча и пенясь, бежит грязная вода, в которой не брезгают купаться солнечные лучи. Щепочки, соломинки, скорлупа подсолнухов быстро несутся по воде, кружатся и цепляются за грязную пену. Куда, куда плывут эти щепочки? Очень возможно, что из канавы попадут они в реку, из реки в море, из моря в океан… Я хочу вообразить себе этот длинный, страшный путь, но моя фантазия обрывается, не дойдя до моря.
Проезжает извозчик. Он чмокает, дергает вожжи и не видит, что на задке его пролетки повисли два уличных мальчика. Я хочу присоединиться к ним, но вспоминаю про исповедь, и мальчишки начинают казаться мне величайшими грешниками.
«На Страшном суде их спросят: зачем вы шалили и обманывали бедного извозчика? - думаю я. - Они начнут оправдываться, но нечистые духи схватят их и потащат в огонь вечный. Но если они будут слушаться родителей и подавать нищим по копейке или по бублику, то Бог сжалится над ними и пустит их в рай».
Церковная паперть суха и залита солнечным светом. На ней ни души. Нерешительно я открываю дверь и вхожу в церковь. Тут в сумерках, которые кажутся мне густыми и мрачными, как никогда, мною овладевает сознание греховности и ничтожества. Прежде всего бросаются в глаза большое Распятие и по сторонам его Божия Матерь и Иоанн Богослов. Паникадила и ставники одеты в черные, траурные чехлы, лампадки мерцают тускло и робко, а солнце как будто умышленно минует церковные окна. Богородица и любимый ученик Иисуса Христа, изображенные в профиль, молча глядят на невыносимые страдания и не замечают моего присутствия; я чувствую, что для них я чужой, лишний, незаметный, что не могу помочь им ни словом, ни делом, что я отвратительный, бесчестный мальчишка, способный только на шалости, грубости и ябедничество. Я вспоминаю всех людей, каких только я знаю, и все они представляются мне мелкими, глупыми, злыми и неспособными хотя бы на одну каплю уменьшить то страшное горе, которое я теперь вижу; церковные сумерки делаются гуще и мрачнее, и Божия Матерь с Иоанном Богословом кажутся мне одинокими.
За свечным шкапом стоит Прокофий Игнатьич, старый отставной солдат, помощник церковного старосты. Подняв брови и поглаживая бороду, он объясняет полушёпотом какой-то старухе:
Утреня будет сегодня с вечера, сейчас же после вечерни. А завтра к часам ударят в восьмом часу. Поняла? В восьмом.
А между двух широких колонн направо, там, где начинается придел Варвары Великомученицы, возле ширмы, ожидая очереди, стоят исповедники… Тут же и Митька, оборванный, некрасиво остриженный мальчик с оттопыренными ушами и маленькими, очень злыми глазами. Это сын вдовы поденщицы Настасьи, забияка, разбойник, хватающий с лотков у торговок яблоки и не раз отнимавший у меня бабки. Он сердито оглядывает меня и, мне кажется, злорадствует, что не я, а он первый пойдет за ширму. Во мне закипает злоба, я стараюсь не глядеть на него и в глубине души досадую на то, что этому мальчишке простятся сейчас грехи.
Впереди него стоит роскошно одетая, красивая дама в шляпке с белым пером. Она заметно волнуется, напряженно ждет, и одна щека у нее от волнения лихорадочно зарумянилась.
Жду я пять минут, десять… Из-за ширм выходит прилично одетый молодой человек с длинной, тощей шеей и в высоких резиновых калошах; начинаю мечтать о том, как я вырасту большой и как куплю себе такие же калоши, непременно куплю! Дама вздрагивает и идет за ширмы. Ее очередь.
В щелку между двумя половинками ширмы видно, как дама подходит к аналою и делает земной поклон, затем поднимается и, не глядя на священника, в ожидании поникает головой. Священник стоит спиной к ширмам, а потому я вижу только его седые кудрявые волосы, цепочку от наперсного креста и широкую спину. А лица не видно. Вздохнув и не глядя на даму, он начинает говорить быстро, покачивая головой, то возвышая, то понижая свой шёпот. Дама слушает покорно, как виноватая, коротко отвечает и глядит в землю.
«Чем она грешна? - думаю я, благоговейно посматривая та ее кроткое, красивое лицо. - Боже, прости ей грехи! Пошли ей счастье!»
Но вот священник покрывает ее голову епитрахилью.
- И аз недостойный иерей… - слышится его голос, - властию его, мне данною, прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих…
Дама делает земной поклон, целует крест и идет назад. Уже обе щеки ее румяны, но лицо спокойно, ясно, весело.
«Она теперь счастлива, - думаю я, глядя то на нее, то на священника, простившего ей грехи. - Но как должен быть счастлив человек, которому дано право прощать».
Теперь очередь Митьки, но во мне вдруг вскипает чувство ненависти к этому разбойнику, я хочу пройти за ширму раньше его, я хочу быть первым… Заметив мое движение, он бьет меня свечой по голове, я отвечаю ему тем же, и полминуты слышится пыхтенье и такие звуки, как будто кто-то ломает свечи… Нас разнимают. Мой враг робко подходит к аналою, не сгибая колен, кланяется в землю, но, что дальше, я не вижу; от мысли, что сейчас после Митьки будет моя очередь, в глазах у меня начинают мешаться и расплываться предметы; оттопыренные уши Митьки растут и сливаются с темным затылком, священник колеблется, пол кажется волнистым…
Раздается голос священника:
- И аз недостойный иерей…
Теперь уж и я двигаюсь за ширмы. Под ногами ничего не чувствую, точно иду по воздуху… Подхожу к аналою, который выше меня. На мгновение у меня в глазах мелькает равнодушное, утомленное лицо священника, но дальше я вижу только его рукав с голубой подкладкой, крест и край аналоя. Я чувствую близкое соседство священника, запах его рясы, слышу строгий голос, и моя щека, обращенная к нему, начинает гореть… Многого от волнения я не слышу, но на вопросы отвечаю искренно, не своим, каким-то странным голосом, вспоминаю одиноких Богородицу и Иоанна Богослова, Распятие, свою мать, и мне хочется плакать, просить прощения.
Тебя как зовут? - спрашивает священник, покрывая мою голову мягкою епитрахилью.
Как теперь легко, как радостно на душе!
Грехов уже нет, я свят, я имею право идти в рай! Мне кажется, что от меня уже пахнет так же, как от рясы, я иду из-за ширм к дьякону записываться и нюхаю свои рукава. Церковные сумерки уже не кажутся мне мрачными, и на Митьку я гляжу равнодушно, без злобы.
Как тебя зовут? - спрашивает дьякон.
- Федя.
- А по отчеству?
- Не знаю.
- Как зовут твоего папашу?
- Иван Петрович.
- Фамилия?
Я молчу.
- Сколько тебе лет?
- Девятый год.
Придя домой, я, чтобы не видеть, как ужинают, поскорее ложусь в постель и, закрывши глаза, мечтаю о том, как хорошо было бы претерпеть мучения от какого-нибудь Ирода или Диоскора жить в пустыне и, подобно старцу Серафиму, кормить медведей, жить в келии и питаться одной просфорой, раздать имущество бедным, идти в Киев. Мне слышно, как в столовой накрывают на стол - это собираются ужинать; будут есть винегрет, пирожки с капустой и жареного судака. Как мне хочется есть! Я согласен терпеть всякие мучения, жить в пустыне без матери, кормить медведей из собственных рук, но только сначала съесть бы хоть один пирожок с капустой!
Боже, очисти меня грешного, - молюсь я, укрываясь с головой. - Ангел-хранитель, защити меня от нечистого духа.
На другой день, в четверг, я просыпаюсь с душой ясной и чистой, как хороший весенний день. В церковь я иду весело, смело, чувствуя, что я причастник, что на мне роскошная и дорогая рубаха, сшитая из шелкового платья, оставшегося после бабушки. В церкви всё дышит радостью, счастьем и весной; лица Богородицы и Иоанна Богослова не так печальны, как вчера, лица причастников озарены надеждой, и, кажется, всё прошлое предано забвению, всё прощено. Митька тоже причесан и одет по-праздничному. Я весело гляжу на его оттопыренные уши и, чтобы показать, что я против него ничего не имею, говорю ему:
Ты сегодня красивый, и если бы у тебя не торчали так волосы и если б ты не был так бедно одет, то все бы подумали, что твоя мать не прачка, а благородная. Приходи ко мне на Пасху, будем в бабки играть.
Митька недоверчиво глядит на меня и грозит мне под полой кулаком.
А вчерашняя дама кажется мне прекрасной. На ней светло-голубое платье и большая сверкающая брошь в виде подковы. Я любуюсь ею и думаю, что когда я вырасту большой, то непременно женюсь на такой женщине, но, вспомнив, что жениться - стыдно, я перестаю об этом думать и иду на клирос, где дьячок уже читает часы.
Как на той да на неделе
Была Пасха – день веселья.
Пост мы дружно провожали,
Пасху куличом встречали!
Кто яйцо друг другу дарит,
Счастлив целый год бывает!
Счастья всем вам я желаю
И на сказку приглашаю!
Действующие лица (куклы-бибабо): Курочка, Петух, Зайчик, Лиса.
Оборудование: корзиночка с крашеными деревянными яичками для Курочки; фонограмма колокольного звона и пьесы «Воскресное утро»; пасхальные яйца для детей.
Звучит спокойная русская народная медодия. На ширме появляется Курочка с корзиной яичек.
Курочка. Ко-ко-ко, ко-ко-ко!
Солнце светит высоко.
Светлый праздник настает,
Радуется весь народ.
Пасха светлая настала!
А я тоже постаралась –
Яички расписные,
Красивые такие
Приготовила Курочка
И понесла по улочке.
Кого встречу – подарю,
Всех яичком одарю.
Солнце, в небе ярче сияй,
Дорогу в город освещай!
Релаксационная мелодия со щебетом птиц. Курочка идет вправо, с левой стороны появляется Петух.
Петух. Курочка, ку-ка-ре-ку!
Отвечай-ка Петуху:
Ты куда одна пошла?
И меня не позвала?
Курочка. Несу я корзинку яичек
Кого встречу – подарю,
Всех яичком одарю.
Петух . Пойдем, тебе я помогу,
Твою корзину понесу,
Ведь всем известно: петухи –
Отличные помощники.
Мы за порядком наблюдаем,
Лениться вам не позволяем
И всех разбудим поутру,
Лишь закричим «Ку-ка-ре-ку! »
Звучит русский народный наигрыш. Петушок и Курочка идут вправо. Петушок несет корзинку. Вдруг куст перед ними начинает шевелиться.
Курочка : Ох, Петя, что-то я боюсь!
Петух: Ну, что ты, милая, не трусь!
Ведь я – защитник твой, ко-ко!
Курочка: Не отходи ты далеко (прячется за Петуха).
Из кустов появляется Зайчик.
Зайчик. Простите, что вас напугал.
От страха сам в кустах дрожал.
Вы песню пели очень громко
И напугали так Зайчонка.
Петух: Да ладно, серый, не дрожи.
Ты лучше весело спляши.
Сегодня праздник светлый – Пасха.
Курочка: Ну, потанцуй скорей, будь ласков!
Зайчик: Эх, ладно, так и быть, спляшу!
А вы подпойте, я прошу!
Исполняется песня В. Карасевой «Зайчик» (в финале песни Зайчик пляшет)
Зайчик: А вы направились куда?
Уж не стряслась ли где беда?
Курочка : Несу я корзинку яичек
Для деток, для мишек и птичек.
Кого встречу – подарю,
Всех яичком одарю (дарит яичко Зайчику).
Зайчишка, вот тебе одно,
Смотри, расписано оно.
Зайчик: Как яйцо красиво!
Курочка, спасибо!
Можно, с вами я пойду,
Нести корзину помогу?
Курочка: Втроем дорога веселей.
Пойдемте, милые, скорей.
(Петух, Курочка и Зайчик уходят. Появляется Лиса).
Лиса : Известно каждому: лисицы
Плести интриги мастерицы.
Сказала сплетница-сорока,
Что курица тут недалеко.
А курочкины потроха
Вкуснее даже, чем уха.
Сейчас открою вам секрет.
(говорит шепотом)
Поймаю куру на обед.
За ширмой слышатся кудахтанье и петушиный крик.
Лиса : Больной, несчастной притворюсь
И куру у пенька дождусь.
Лиса ложиться около пенька и стонет. Появляются Курочка, Петух и Зайчик.
Лиса: Ой, больно, больно! А-а, а-а!
Я лапу заднюю сломала-а-а-а.
Курочка: На помощь я к тебе бегу,
Сейчас, Лисичка, помогу!
Зайчик: Не надо, не ходи, постой!
Лиса всегда бывает злой.
Небось, прикинулась опять.
К ней подойдешь, тебя же – хвать!
Петух: Послушай, курочка, он прав!
Ведь у Лисы ужасный нрав:
К ней только в лапы попадешь,
И никуда ты не уйдешь.
Лиса стонет.
Курочка : Но ей же больно! Она плачет!
Простите, я не могу иначе:
Перевяжу ей лапу я.
Вы подождите здесь, друзья!
Курочка подходит к Лисе. Лиса вскакивает и хватает её. Курочка вырывается.
Лиса : Ха-ха! А вот и мой обед!
Вкуснее куры в мире нет!
Курочка: Ах, помогите, помогите!
Из лап Лисы меня спасите!
Петух и Зайчик наступают на Лису.
Петух: Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку!
Вот шпорами как засеку!
Зайчик: Я хотя, Лиса, и трус,
Но сегодня не боюсь!
Лапами застучу,
По спине замолочу!
Петух, Зайчик : Берегись, Лиса!
Уходи от нас в леса!
Лиса отпускает Курочку и отходит в сторону.
Курочка: Как не стыдно! В праздник Пасхи
Надо подарить всем ласку.
Надо доброй, нежной быть,
Надо всех вокруг любить!
Лиса: Я прошу вас, извините!
Хитрую лису простите!
Курочка: Я прощаю, так и быть!
Надо зло навек забыть.
Лиса: Вот спасибо! Как я рада!
Это лучшая награда!
Не гоните меня прочь.
Очень вам хочу помочь.
А вы направились куда?
Уж не стряслась ли где беда?
Курочка : Несу я корзинку яичек
Для деток, для мишек и птичек.
Кого встречу – подарю,
Всех яичком одарю (дарит яичко Лисе)
Лисичка, вот тебе яйцо.
Смотри, расписано оно.
Лиса: Курочка, тебе спасибо!
До чего ж яйцо красиво!
Впереди я вас пойду.
В город к детям приведу!
Исполняется песня «Пасха» М. Лазарева.
Курочка: Вот пасхальные яички!
Детки, получайте!
А вы, Зайчик и Лисичка,
Петя, раздавайте!
Детям раздают крашеные яички. Звучит пьеса «Воскресное утро».
Литература: «Праздники в детском саду» М. Ю. Картушина
Пасхального кролика нет ни в наших традициях, ни в греческих. Но поскольку дочка ходит в американский садик, нам без Питера Коттонтейла не обойтись, как и без охоты на яиц и прочих атрибутов. Вот так и родилась эта простая сказка, тем более, что я обещала одной своей читательнице сказку про пасхального кролика. За иллюстрацию огромное спасибо Екатерине Колесниковой (ekaterina.d.kolesnikova@gmail. com , профайл в инстаграме: kolesnikova_ekaterina).
Желаю вам всем светлой и радостной Пасхи!
Сказка про пасхального кролика
Солнечным пасхальным утром шёл по опушке леса кролик Питер. Направлялся он в гости к Сонечке и Сандрику и нёс в своих лапках корзинку полную крашеных яичек и маленьких шоколадок.
На высокой сосне мама белка учила своих маленьких , как нужно расставлять лапки, когда прыгаешь с ветки на ветку. Беличья семья ещё издали заметила Питера и радостно приветствовала кролика:
— Доброе утро, Питер! Что ты несёшь в своей корзинке?
— Доброго утра и светлой Пасхи! – ответил кролик Питер. – Несу я яички и лакомства для Сонечки и Сандрика.
— Мы тоже хотим, мы тоже хотим, — запрыгали бельчата на ветке.
— Тут много! Угощу и вас, — ответил Питер.
Он достал из корзинки крашеное яичко и шоколадки для бельчат. Мама белка спустилась вниз и с благодарностью приняла угощения от кролика.
— Спасибо! Спасибо! – кричали бельчата вслед Питеру и махали своими пушистыми рыжими хвостами.
Питер не успел далеко уйти, как встретился с семьёй лис. Мама-лисица грелась на солнышке, пока лисят устраивали соревнования по прыжкам через пенёк.
— Питер, Питер! Что у тебя в корзинке? – хором закричали лисята.
— Пасхальные гостинцы для Сонечки и Сандрика, — ответил кролик. – Давайте угощу вас шоколадками!
— Нет, нет, лисятам нельзя шоколадки, — вмешалась мама-лисица. – Зубки испортят. Для лис зубы очень важны.
— Ну, тогда возьмите по крашеному яичку! – предложил Питер.
Угостив лисят и немного побеседовав с мамой-лисицей о том, какой сегодня ясный и погожий денёк, кролик Питер продолжил свой путь, напевая весёлую песенку:
— Пасхальное утро, прекрасный денёк,
И рады и счастливы люди и звери.
Пасхальное утро, прекрасный денёк,
Несу вам подарки. Откройте же двери!
Тут на пути кролика встретились папа-ёж и маленький ежонок, которые возвращались домой с полными корзинками грибов.
— Вот, несём маме-ежихе грибочки, чтобы приготовила вкусный обед.
— А я к Сонечке и Сандрику, несу им пасхальные угощения, — ответил кролик Питер. – Возьми и ты себе яичко, ежонок.
Ёж с ежонком поблагодарили пасхального кролика, и каждый отправился в свою сторону. Затем на пути Питера встретилась медведица с тремя а около ручья бобёр с бобрёнком. Всех радостно приветствовал кролик Питер, всех угощал содержимым своей корзинки.
Вот уже и лес закончился, и по тропинке через поле кролик пошёл к домику, где жили Сонечка и Сандрик. Дети стояли на пороге дома и радостно махали приближающемуся кролику.
— Светлой Пасхи, мои друзья! – приветствовал их кролик.
— Светлой Пасхи! Здравствуй, здравствуй, Питер! – запрыгали дети от радости.
— А я вам гостинцы принёс, — пасхальный кролик протянул корзинку Сонечке.
— Ой, — воскликнула Сонечка, заглядывая в корзинку. – Тут почти ничего нет, только две маленькие шоколадки.
Кролик Питер сам заглянул в корзинку и понял, что девочка оказалась права. Он схватился за голову и заплакал.
— Ой, ой! Что же я наделал! Мне по пути встретилось столько моих друзей-зверей, каждый меня радостно приветствовал, и мне хотелось каждого чем-то угостить. Вот я и не заметил, как в корзинке закончились угощения. Что же мне теперь делать? Простите меня, пожалуйста!
— Не расстраивайся так, Питер, — Сонечка погладила кролика по голове. – Ты такой молодец, что угощал своих друзей. Пошли с нами в дом.
Малыш Сандрик взял кролика за лапку и потянул за собой:
— Идём, идём!
Когда Питер и дети зашли в дом, кролик увидел накрытый белой скатертью стол, на котором возвышался красивый пасхальный кулич и целая тарелка разноцветных крашеных яичек.
— Мы тебя так ждали! Сейчас будем чай пить! Посмотри, каких куличей мы с мамой испекли и булочек, и яички покрасили. У нас их много! Мы и тебя угостим, и в дорогу дадим. Давай свою корзинку! – сказала Сонечка кролику.
— Да разве так можно? Это ж я, пасхальный кролик, должен вам приносить гостинцы, а не вы мне.
Дети рассмеялись.
— Какая разница! – покачала головой девочка. – На Пасху все друг друга угощают! Ты угостил лесных зверушек, а мы тебя! Пасха – светлый праздник любви и доброты.
— Спасибо, Сонечка, спасибо, Сандрик! – поблагодарил пасхальный кролик, обнимая деток.
А затем вся семья вместе с кроликом Питером сели пить ароматный чай с пасхальными угощениями. В дорогу дети дали кролику крашеных яичек, булочек и куличей. А Питер решил снова пойти через лес, чтобы угостить тех своих друзей, которых ещё сегодня не встречал.
